Алексей «Цов» Иванцов

Алексей «Цов» Иванцов – первый Директор группы «Черный Обелиск», большой друг Анатолия Крупнова, прошедший с ним не один огонь, воду и медные трубы, отец-основатель знаменитой студии звукозаписи «666», режиссер и монтажер.

Фрагменты воспоминаний…

Крупнов и «Свиноводство»
Мне почему-то захотелось рассказать о Крупнове просто как о человеке. И об одном обычном – ну почти обычном – дне.

Это было в году 1991-92, точно не могу вспомнить, осень была или весна. Помню только, что было промозгло, моросил дождь и за окном было грустно. И тут раздается звонок, и в трубке я слышу низкий голос Крупнова:

– Алло, привет, Цов! Это тебя Арт беспокоит!
(У нас было свое частное предприятие, которое называлось «АртЦовСервис»)

– Слушай, Цов, а чего вы делаете? Да и вообще, давно ли вы были на ВДНХ? Я тут с Бобом сижу, приезжайте с Егором и Ольгой на ВДНХ, погуляем!

Отказываться было бесполезно, потому что если он чего придумал, то все равно уговорит, и мы собрались и поехали. Встретились у метро и пошли бродить по ВДНХ под зонтами. Дети беседовали о чем-то своем, мы тоже просто болтали лениво и, по-моему, ни о чем.

Моросящий дождь, порывистый ветер, пасмурно и сыро…
Так мы добрели до мини-ипподрома, где посадили детей кататься на пони, и тут Толя говорит:

– Я знаю, что надо сделать! Оставайтесь! Я пойду, посмотрю, где тут что! Деньги есть?

Толин прищуренный глаз подсказывал мне, что у него явно родился какой-то очередной «коварный» план. Я дал денег ему, и он растворился.

Дети как-то уныло продолжали кататься в повозке по кругу, а мы стояли под зонтами и в душе проклинали все это гулянье и ВДНХ, в том числе.

И тут появляется Крупнов с такими горящими глазами, как будто на ВДНХ он открыл, по крайней мере, еще одну Америку, ни больше, ни меньше. И, приоткрывая полу кожаной куртки и показывая горлышко бутылки портвейна, конечно же, уже открытой, говорит голосом, полным восторга:

– Слушайте! А вы давно последний раз были в павильоне «Свиноводство»?!

Причем прозвучало это как вопрос об «Эрмитаже» и «Алмазном фонде» вместе взятых.

– Там такие свиньи!… Пошли!

Было очевидно, что бутылка портвейна здесь абсолютно ни при чем. Отказываться, мы поняли, бесполезно. Меня хотя бы успокаивало то, что мне Толя показал во внутреннем кармане куртки, но остальных-то ничего!

…В павильоне «Свиноводство», как вы понимаете, мы были первыми, единственными и, скорее всего, последними посетителями за день. Толя стал в полном восторге показывать чемпионов-производителей и не менее именитых свиноматок с потомством, причем с глубоким знанием дела, явно успев пообщаться со смотрителями павильона, которые ему мило улыбались. Дети и моя жена Ольга как-то не разделили бурного восторга Крупнова и, сославшись на запах, поспешили свалить.

И вот тут Толя достал бутылку портвейна, отхлебнул и сказал:

– А жизнь-то налаживается! – и протянул ее мне.

Мы радостно и весело выпили и за чемпионов-производителей, и за именитых свиноматок, и за их замечательное потомство – и нам стало хорошо!

Счастливые и довольные собой и свиноводством в нашей стране мы вышли из павильона, где на нас, как на полудурков, смотрели наши сыновья и уже привыкшая ко всему Ольга. Тут Толя заявил, что на ВДНХ, собственно, больше делать нечего и что пора возвращаться в город и идти в… пельменную. Между прочим, ту самую! И вот там уже все мы согрелись, поели и душевно посидели.

Но это уже совсем другая история…

Как правило, вся наша страна замирает в августе. Замирает после жарких июльских деньков, в ожидании чего-то неизвестного, опасного или неприятного, то путча, то громких отставок, то катастроф каких-нибудь. Так, увы, сложилось исторически за последние пару десятилетий.
Именно в августе 1992-го два друга, брата и коллеги, Анатолий Крупнов и Алексей «Цов» Иванцов, собрали свои вещи, жен и детей – и поехали отдыхать. Причем, как и водится в августе, поддавшись всеобщему «расслабону» – поехали они в Абхазию. Туда, где начиналась война….

14 августа 1992 года, через две недели после принятия Грузии в ООН, в самый разгар курортного сезона отряды Национальной гвардии Грузии под командованием Тенгиза Китовани под предлогом охраны железной дороги вторглись на территорию Абхазии. Так началась Грузино-Абхазская война (1992—1993).

Во вторжении в Абхазию участвовали до двух тысяч грузинских «гвардейцев», 58 единиц бронетехники, большое количество артиллерии (в том числе реактивных установок «Град» и «Ураган»).

На следующий день, 15 августа, в посёлке Гантиади Гагрского района высадился грузинский десант и взял под контроль абхазо-российскую границу. Абхазия оказалась в кольце. С 18 по 21 августа морским путём силами ГКЧС России под руководством Сергея Шойгу и Юрия Воробьёва из зоны конфликта в Абхазии было эвакуировано 15 тысяч человек.

«Мы поехали большой компанией отдыхать под Пицунду. И дней через пять после начала нашего отдыха началась война между Абхазией и Грузией. Хотя реальные боевые действия не шли или пока не шли. Однажды утром, после ночного традиционного загула, мы с Толей, прикрывшись благим желанием заранее занять лежаки, пошли на море, прихватив с собой пару бутылочек сухого вина, пока все завтракали в столовой…. Море – штиль. Над морем восходит солнце. На ноги накатывает прохладная волна. У нас по бутылочке холодного вина. В общем, полный релакс.

У Толи тогда уже были татуировки, особенно выделялась фига на правом плече. И вот сидим мы, раздевшись, на берегу, потягиваем винцо.
И тут слышим за спиной странное бряцанье. Мы оглядываемся и видим 5 абхазцев, сидящих на корточках, на коленях у всех автоматы. Сидим дальше, дохлёбывая вино, каждый из своей бутылки, но как-то уже без удовольствия. И тут один из детей гор встает и подсаживается к Крупнову на корточки рядом, кладя автомат на колени, с вопросом: «Слюшяй! Ми за тобой третий день наблюдаем и всё думаем, кто ты. Спортсмен али ненормальный?»… Мы переглянулись между собой, и я в первый раз в жизни увидел по лицу Толика, что он не знает, что отвечать. Набрав воздуха, он тихим голосом ответил, как-то по-детски: «Да нет… Я просто музыкант…».

«А, ну тогда нормально. Чего молчал? Пойдем в кафе на берегу. Отметим!», – сказал абхазец.

Мы переглянулись еще раз, так и не догадавшись, что значит «нормально» в их понимании и что мы, собственно, должны отмечать в кафе, но, как говорится, с вооруженными людьми не спорят, и мы тупо и безысходно побрели с этой гоп-компанией в кафе.

По дороге Толик спросил, набравшись храбрости: «А чего мы там будем делать? Кафе же закрылось, как война началась», – тонко пытаясь съехать с этого весьма незаманчивого предложения от сомнительной вооруженной компании.

Их ответ и действия нас удивили не меньше. Ударив прикладом по замку и ногой открыв дверь, один из наших новых «друзей» ответил: «Чего? Песни петь! Война же!»

Они вытащили из холодильника ящик вина и дали Толику шестиструнную гитару, сказав: «А спой нам «Стюардесса по имени Жанна». Тогда эта «нетленка» только вышла, и ее крутили везде.

И я опять увидел Толю явно растерявшимся, уже во второй раз. Немного подумав, он ответил очень достойно: «Слушай! Я на концертах свои-то слова, когда пою, забываю. Давайте вы будете петь, а я играть!»

Нам налили по стакану. Мы выпили залпом, и я только успел Толе сказать: «Ты только много не пей, а то убьют, не дай Бог».

Он начал играть, а наши вооруженные доброжелатели – петь, с диким акцентом.

В это время на пляж пришли остальные наши друзья и члены семей. Нас нет. Только из кафе доносятся звуки музыки и голоса. Заглянув туда, они увидели картину маслом: мы в окружении абхазцев, Толя бренчит на гитаре, они поют. А к столу прислонены автоматы, и полно вина на столе.

На четвертом стакане Толя начал сам петь – «Пельменную». Абхазцам она легла на душу. «Хороший песня! Жизненный!», – сказали они.

На шестом стакане Толя вдруг отказался со словами: «Я больше не буду. Мне старшенький много пить не велит!». Наступила гробовая тишина, и мы в испуге переглянулись в третий раз, протрезвев в одночасье.

Но тут один абхазец сказал: «А, ну если старший брат не велит, то не пей. Только играй и пой».

Так я в первый и, наверное, в последний раз видел, чтобы Толя отказался от выпивки. Зато гордые горцы в тот день познакомились с творчеством Крупнова.

Именно тогда я стал «Старшеньким», а они потом нас и всю нашу большую компанию весь день кормили и поили, забыв о войне.

Но, вполне логично, война не забыла о нас.

В санатории, где мы отдыхали, совсем закончились продукты, и нужны были добровольцы, чтобы поехать за ними в Пицунду. Крупнов вызвался в числе первых. Он везде и всегда был первым. Им выделили транспорт, и они поехали в Пицунду.

Там Крупнов и группа добровольцев вплотную столкнулись с ужасами войны. Разруха, магазины разграблены, город почти пуст, отовсюду слышны автоматные очереди. В одном из магазинов с разбитыми стеклами им удалось найти продавца и какие-то остатки провизии. На вопрос Толи, а есть ли еще чего-нибудь, продавец посмотрел на него оценивающим взглядом и сказал многозначительно: «Пожалуй, для тебя – да», – и повел его в подвал соседнего дома.

Открыв дверь и подмигнув, он сказал: «Вот!» – и указал на 4 ящика коньяка! С ними, с найденной едой, под обстрелом, Толя и добровольцы вернулись к нам.

Толик радовался как ребенок! То ли тому, что живой, то ли тому, что удалось найти еду, то ли коньяку. Мне до сих пор кажется, что все-таки больше последнему.

Так героически Толя спас отдыхающих и нас от голода и не только!

… К сожалению, бои дошли и до нас: с той и с другой стороны ущелья стали отчетливо слышны раскаты войны. Через 3 дня на рейде встали российские военные корабли. За нами прислали шлюпки, и мы оказались на палубе военного госпиталя. На нем уже были люди, снятые с побережий Сухума, Эшер и т.д. Испуганные лица, люди, спящие прямо на палубе.
Толя заметно погрустнел. Взяв бутылку коньяка, он пошел в народ, чтобы как-то поддержать уставших и напуганных. Так мы добрались до Сочи. Там, спустя сутки, за беженцами (или бывшими отдыхающими) прислали военные транспортные самолеты ИЛ-76.

Для тех, кто не знает: салон десантного самолета – это открытое пространство для грузов, по бокам деревянные лавки, и совсем никакого отопления.

Женщин и детей посадили на эти лавки, ну а мы расположились на брезенте прямо на полу. Холод и какой-то животный испуг и страх царили внутри самолета. От холода или страха моего сына буквально трясло. Силы были на исходе. У Крупнова температура под 40, но Толя шепнул мне, что хоть у него и высокая температура, но он знает, что делать. Он и впрямь был весь горячий. Толя завязал лицо банданой, чтобы не заразить моего пятилетнего сына, обнял его, свернулся калачиком и сказал: «Накрывай нас с головой брезентом! А то он замерзнет так совсем».

Так мы и вернулись в Москву, фактически не отдохнув… Вот таким – и еще много каким – я его помню…»

P.S. 21 августа Анатолий Крупнов вместе с сотоварищами был эвакуирован военным кораблём из зоны конфликта.

22 августа транспортный самолёт доставил отдыхающих и их семьи из Сочи в Москву.

Прямо с самолёта Анатолий Крупнов с высоченной температурой и острым гайморитом помчался к Белому дому, где принял участие в праздничном концерте вместе с рок-музыкантами групп «Алиса», «Машина времени», «Коррозия металла». Концерт в честь защитников Белого дома 22 августа назвали «Рок на баррикадах».

Полная версия воспоминаний Алексея Иванцова и многих друзей и коллег Анатолия Крупнова будет доступна в готовящейся к выходу книге «Я остаюсь».