Александр Юрасов

Александр Юрасов – директор группы «Черный Обелиск», Анатолия Крупнова и проекта «Крупский Сотоварищи» с 1993 по 1997 гг., продюсер, Генеральный директор рекламного агентства «YRAI». Инициатор масштабных проектов, посвященных памяти Анатолия Крупнова #Яостаюсь: #ГодКрупнова и #ВремяКрупнова, сайта и страничек памяти музыканта в соц.сетях и на YouTube, организатор концерта памяти «Постконцерт» 2000 г., продюсер «Постальбома» и новейшего переиздания наследия Анатолия Крупнова. Он также был директором таких групп, как «Неприкасаемые», «Jukebox Trio» и «Ван Моо», Гарика Сукачева и др.

Будучи с юных лет поклонником группы «Черный Обелиск» и Анатолия Крупнова, он не мог пройти мимо набирающей обороты звезды российского рок-небосклона и стал сначала техником (1992-1993), а потом и директором группы (создав параллельно проект под названием «Белый Очерниск»).

Позже, когда А. Крупнов решил развивать новые музыкальные направления, Александр с удовольствием к нему присоединился, чтобы достичь небывалых музыкальных и человеческих вершин в творчестве и в жизни.

Фрагменты воспоминаний:

НА ПРЕДЕЛЕ ВОЗМОЖНОГО

(К «ХХV-летию культового альбома «Черного Обелиска» – «Еще один день»)

«Ещё одну битву выиграли!..» – бросил мне мимоходом Крупнов по пути со сцены в гримёрку. Я нёс за ним его бас и примочки, так же, как оруженосец тащит шлем и копьё за победившим на турнире господином-рыцарем, и меня абсолютно по-детски распирало от восторга. Я обожал его, гордился им и был в тот момент абсолютно счастлив. Я смотрел на него: мокрого от пота, охрипшего, вымотанного неслабой концертной «зарубой» уже не как на своего друга, а как на сказочного героя, только что победившего в кровавой схватке дракона.

Он был уникальный артист. Как говорится: «сейчас таких уже не делают»… Там, за бугром, таких, «прирождённых», бушующих и сжигающих себя в горниле рока тоже не было много: Клифф Бёртон, Бон Скотт, Лемми, Майк Паттон, ну ещё можно припомнить пару-тройку имён и всё!… Такие идут на сцену как в бой, совершают публичное харакири, каждый раз заживо сжигая себя на костре рок-н-ролла.

Обычно за некоторое время до концерта тишайшего и милейшего в повседневном общении, деликатного и доброго Крупнова словно подменяли. По мере приближения времени действия, обыкновенно к концу «саундчека», у него уже непроизвольно начинали сжиматься кулаки и ходуном «ходить желваки», затем откуда-то из глубины нутра вылезали звериные повадки, один в один как у Майка Тайсона, походка становилась пружинистой, боксёрской. Он, в прошлом мастер спорта по лёгкой атлетике, начинал стремительно перемещаться из угла в угол и вот, глотнув из фляги или горла для тонуса или для «успокоения нервов», Крупнов вылетал на «ринг»……. и ……дальше…….
«Чёрррррный Обелииск приветствует своих болельщиков!» – громогласно разносилось по залу. А затем, выждав паузу, уже доверительно: «Некоторые люди думают, и их большинство, что рок-н-ролл – это шум, грохот, полупьяные люди и больше ничего. Но, что самое парадоксальное, эти люди правы».
Дальше всё как по по нотам. На одном дыхании – концерт.

Из Толика вышел бы, наверное, великий боксёр, если бы у него не было бы такого чуткого и доброго сердца, слишком остро резонирующего на чужую боль. Получился бы скорее всего великолепный панчер (боксер, обладающий разовым нокаутирующим ударом). Слипинг, стрэт, сайдстеп, свинг, брейк – граунд, буллинг, хук, джеб – боксерские термины, так подходящие Крупнову, танцующему свой роковой танец на сцене-ринге. Рывок всех струн… «Погнали!»: бой – «чёс сверху», «коркс крю», дуэль взглядов, обмен свингующими ударами, взрыв аплодисментов, «форсинг», работа ног, «апперкот», «клинч», выход на барабанные очереди, вздувшиеся вены, встречный удар, нокаут, конвульсии зала… Гонг!!!

Крупнов – гладиатор рок-н-ролла. Он мог вести себя на сцене то как взбесившийся носорог: бычья шея, косматая грива волос, демонический взгляд, то вдруг как рыцарь или утончённый поэт и лирик. Артистические контрасты его натуры поражали. Думаю, что таких артистов, как Крупнов, на нашем веку уже не будет… Романтические времена рок-н-ролла прошли, но Крупнова во мне не убить. Во мне его буйволиный рык: «Город в огне» и «Убей их всех», «Война»! Кровь и пот, Коррида! Смертельный номер!!! Прыжок из-под купола, бесшабашно, с высоты звуковых порталов – прыжок со скалы в бездну. Акт на пределе возможного…

Интересно, но как только Крупнов удалялся за сцену, он как-то сразу становился снова тихим, сдержанным, деликатным, добрым и отзывчивым Толей. «Ну как, понравилось?», «Как там в зале звук?», а затем следовали долгие и терпеливые разговоры с фанатами, бесконечные автографы, фото…

Концерт 1992 года в Туле (авторы видео ошиблись, написав 1994, на самом деле это 1992 год). Я помню эти гастроли, они были первыми для меня, я поступил в группу в качестве техника. Сразу после выхода альбома «Ещё один день» «Чёрный Обелиск» отправился в эту поездку, и так же впервые в статусе нового гитариста группы поехал Дима Борисенков, в качестве художника по свету – Коля Морозов. Так вот, этот архивный концерт в Туле, по-моему, как нельзя лучше иллюстрирует всё вышесказанное. А тем, кто смонтировал это видео, огромная благодарность!

P.S. Да, было и по-другому, играя в «Неприкасаемых» и группе «Воскресение», Толя всегда старался проявлять себя как командный игрок, стремился не перетягивать одеяло на себя, существуя в общем контексте. Думаю, тут срабатывал его вкус, природная деликатность. Редко когда, «резвясь», Крупнов терял чувство меры. Но бывало и такое. Идеально о силе воздействия Крупновской харизмы на зал однажды для меня сформулировал в приватном разговоре гуру отечественного рока Алексей Романов: «Понимаешь, какое дело, мы отыграли с Толей немного концертов, но вот что я запомнил. Представь себе, что ты стоишь у микрофона, поёшь свою песню, а народ в зале смотрит не на тебя!.. А на него!»
Да простит меня многоуважаемый Алексей Романов, если я вдруг неточно воспроизвёл его слова, но надеюсь, если это и так, то он меня поправит, ну а возможно и в чём-то дополнит, если я что-то перепутал.

ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК

В тот трагический день 27 февраля 1997 года в Москве погода была скверная. Во второй половине дня, ближе к вечеру, даже прошла гроза с громом. Гром и гроза зимой – событие почти невероятное. Да и весь тот день был тёмный, серый и влажный от оттепели. На улице вместо снега лежала какая-то ледяная корка.

Анатолий Крупнов работал на студии. Он только что завершил запись фрагмента вокальной сессии для будущего альбома «ЧО» и собирался уходить. Набрал мастеру – предупредить, что едет к нему, чтобы добить начатую татуировку на шее и плече, когда в помещение студии «Турне» для сведения своей новой песни «На последнем этаже» вошли Артур Пилявин, автор и лидер группы «Квартал», вместе с директором группы Сергеем Смолиным. Крупнов опустил телефонную трубку и решил ненадолго остаться. Начался обычный процесс студийного микширования. Звукорежиссер Андрей Пастернак сел за пульт, сменили «бабину», и пошла мотаться плёнка. Из студийных колонок сливочным голосом Софи О’Кран зазвучало «На последнем этаже…». Толя послушал песню и вышел покурить.

В тот момент я сидел в останкинской монтажке и готовил вечернюю программу для эфира «BIZ TV». На столе противно загудел пейджер. Прочитав короткое сообщение от Андрея Пастернака, я не поверил своим глазам и бросился к телефону… Занято. Так и не дозвонившись, выбежал на мокрую улицу и, поймав случайную машину, помчался на студию. В башке – чехарда панических мыслей, в душе ощущение навалившейся разом безмерной беды теснило надежду на чудо. Дождь поливал дорогу, а я мучительно вспоминал наш последний с Толей разговор. Он состоялся в тот же день, в пять утра. Крупнов, как обычно, позвонил мне домой…

Так повелось, что созваниваться по ночам вошло у нас в привычку с момента его затворничества. Стоило Крупнову завязать с алкоголем и допингом, засесть безвылазно на квартире и постараться заставить свой мозг крепко ухватиться за клубок из идей, музыки и стихов, как спасительная нить творчества вытянула Тезея-Анатолия из тёмного лабиринта страстей и вывела на твёрдую дорогу жизни.

Разделённая радость, доброта и общение. Стремление пойти на риск, то и дело устраивая то аттракцион, то эксперимент из собственной жизни. Вечное стремление к свободе, при этом, даже в самом ужасном положении, продолжать видеть свет и позитив. Жить на краю, на пределе эмоций, не теряя надежды. Не опускать рук, никого не винить. Вот таким мировоззрением запомнился мне Анатолий Крупнов. Легко и весело он шагал по жизни, жил широко и ярко, терпел боль, не подавая вида, всегда находил мужество бороться и преодолевать, быть, а не существовать.

Тогда, осенью 96-го, каждый свободный от работы на «телеке» вечер я зависал у Крупнова дома, на Покровке. Уединение Толя не переносил, остро переживая вынужденное одиночество, а в тот непростой период борьбы с гнусной привычкой особенно. В остальные дни, свободные от визитов, мы непременно созванивались. Ему хотелось, пусть по телефону, но обязательно поделиться со мной только что сочиненным текстом или музыкой, а я был счастлив и горд, что являюсь первым слушателем и критиком его новых песен. Как правило, после небольшого словесного пояснения он начинал напевать мелодию и одновременно аккомпанировать себе на басу. А я, вслушиваясь в искажённый телефонной мембраной звук очередной «нетленки», пытался для себя понять, как это у него так лихо получается: и петь, и виртуозно играть, и одновременно держать возле инструмента телефонную трубку?
«Толян, у тебя что?.. Три руки?..» – хотелось мне крикнуть ему всякий раз, но стихал аккорд, и после непродолжительной паузы родной голос в трубке задавал вопрос: «Ну как?.. Тебе понравилось?…». «Ещё бы!» – и я принимался горячо обсуждать услышанное… Рождался общий телефонный восторг, потому что всё, что он делал тогда, было действительно невероятно круто. Через телефонную сеть я впервые услышал «Семь бед», потом «Маму» и даже кое-что из его книги «о пожилом мальчике». Конечно, намного чаще мы обсуждали рабочие моменты, будущее проектов «Чёрный Обелиск» и «Крупский Сотоварищи», случалось, мне влетало, всегда по делу, беззлобно, с хорошей долей юмора… Спасибо тебе, Толечка, за всё…

В тот четверг, 27 февраля 1997 года, моё утро было мучительным. Выдалась бессонная неделя, и после очередного ночного эфира, пережив развоз и проводы по дальним адресам любимых коллег и телеведущих, я около пяти часов утра оказался дома. Едва живой добрался до кровати, и тут звонок. Я уже знал, что меня ждёт. Воткнув холодную трубку в темноту между ухом и подушкой, я расслышал, как низкий и родной голос произнёс моё имя. Крупнов был неспешен, собран и спокоен. Разговор, коснувшись планов на предстоящий день, неожиданно вместо творчества свернул на тему, которую я, будучи на тот момент человеком некрещёным, совершенно не желал поддерживать. Подавив невольное раздражение и закрыв глаза, я перестал ворочаться и, устроившись поудобней, приготовился терпеть. Кайф от низких голосовых интонаций друга, проникая в моё измученное сознание, действовал как снотворное. Мозг, отказываясь воспринимать слова и смыслы, безнадёжно впадал в «оцепененье дрёмы», и я, покидая реальность, утонул в неге покоя. А Толя всё продолжал и продолжал говорить.

Вслед уходящему голосу моё подсознание рисовало для меня другого, воображаемого Крупнова. Воображаемому было одиноко, тревожно и холодно. У него был голый торс, растрёпанный, торчащий в разные стороны хаер, точно как в клипе про дом жёлтого сна. Воображаемый встал с одинокого стула и, сутулясь, пошёл по огромной пустой и холодной квартире от окна к окну, закрывая хлопающие, распахнутые настежь деревянные створки. Закрыв последнюю, в пронзительной, полной тишине Воображаемый, глядя в тёмное окно, закурил и вдруг закашлялся. Я окликнул его. Воображаемый не реагировал, точно был глухой. Мне стало страшно. Шмыгнув носом, Воображаемый снова жадно затянулся и, продолжая в упор смотреть в тёмное оконное стекло, медленно выдохнул дым. В чёрном отражении я поймал его колючий взгляд и понял, что сплю…

Этот мой сон, усталость, раздражение и равнодушие были просто ужасны. Прости, Толя, прошло двадцать лет, а мне так не хватает твоего ночного звонка. Неужели в тот момент я проспал и прослушал что-то очень важное для тебя и меня, возможно, сакральное? В последнее утро перед твоим уходом…

Теперь, когда случается мне читать или услышать в храме отрывок из Евангелия о Гефсиманском сне апостолов: «душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною…», я невольно вспоминаю то утро, мой сон и уходящий от меня навсегда тихий голос друга.
В неведомой дали звучит его рассказ о недавнем причащении, об освящении квартиры, о Вере и предчувствиях. «… Два пути, Шура! Две дороги! Как окна этой квартиры, они выходят в разные стороны. В одном окне тупик, а второе смотрит на храм…» – вот то немногое из сказанного реальным Крупновым в то утро, то немногое, что я сумел запомнить, прежде чем заснул. По телефону он мне больше не звонил, наверно, это был его последний звонок…

…Одним из важнейших качеств Крупнова была невероятная работоспособность. Бывший спортсмен, он умел быть упорным, строгим, дисциплинированным. Умел, сцепив зубы, терпеть боль. Был упрямо, по-бычьи, вынослив. Мог, собрав волю в кулак, в короткий срок выдать максимальный результат. Примеров такого самоотверженного и мужественного Крупнова на моей памяти масса. Как же горько осознавать, что ответственного, собранного, сильного и максимально сконцентрированного для получения сверхрезультата артиста Анатолия Крупнова публика почти не знает. Доброго парня, удалого шоумена, брутального и мистического рок-героя, виртуоза и харизматичного лидера – всегда пожалуйста, а упорного, терпеливого и выносливого мужика-трудягу – нет. Камеры как будто специально договорились не фиксировать моменты, когда Крупнов проявлял себя зрелой личностью, демонстрировал профессиональные бойцовские качества, был крут, собран, идеален. Как назло, все досадные недоразумения, все нетипичные биографические эпизоды, все проявления его беспечности и пофигизма, алкогольные выступления, провалы, казусы и прочие недоразумения, такие, например, как алкозапись демо «96+415», все аккуратно задокументированы и выложены в сеть.

Что ты больше всего любишь?
Всё красивое.
Не любишь?
Одиночество.
Любимая книга?
Моя.
Любимый фильм?
Мультипликационный.
Любимое животное?
Бегемот. В него трудно поверить.
(фрагмент из анкеты Анатолия Крупнова 1994 года)

«У бегемота нету талии, он не умеет танцевать, его по морде били чайником – и научили танцевать», – радостно пел садистский стишок Толя Крупнов, наливая мне горячий и крепкий чай на кухне своей съёмной квартиры в районе юго-запада Москвы в далёком 1994 году. Я сидел у них с Алиной в гостях и бесцельно вертел в руках горячо любимую Толей кожаную игрушку – серого гиппопотама, из домашней коллекции. В тот момент Крупнов полюбил бегемотов и даже принялся собирать их изображения.

Шоколадный вафельный торт на столе, сигареты. Кривые, узловатые, могучие руки в браслетах и татуировках, в которых большая чашка кажется необыкновенно хрупкой. Крепкие и жёлтые от табака зубы, промелькнувшие в довольной усмешке. Однажды я видел, как Крупнов с их помощью легко сорвал пробку с бутылки «Жигулёвского» и, отдавая пиво перепуганной девушке, вкрадчиво успокаивал её, расхваливая свои «сверхпрочные, лучше чем железные, абсолютно не подвластные кариесу» цыганские зубы.
Помню густой низкий наполненный чувством и обаянием голос, буквально обволакивающий собеседника, неминуемо уводящий его в неторопливый и негромкий разговор, непременно душевно-содержательный. Помню, помимо прочего заговорили о Тане Булановой, Орбакайте, Алёне Апиной и других популярных в ту пору певицах. По- моему, именно в то время бывший гитарист «Чёрного Обелиска» Егор Жирнов записывал на студии гитары и делал аранжировки для альбома Тани Булановой, вполне возможно именно в этой связи вспомнили о них, и по-моему тут Толе впервые пришла в голову идея песенного дуэта. В тот момент мы просто посмеялись, а Толя пару лет спустя взял и написал песню «Холодные дни», задумав изначально её как дуэт с какой-нибудь популярной барышней-звездой. К большому сожалению, определиться, с кем ему эту песню петь и полностью записать дуэт Толя не успел, спел только половину.
Всё это и ещё многое другое со мною навсегда, но судьба продолжает делать свои открытия. Просто удивительно, но вчера я абсолютно случайно узнал из интернета один совсем непримечательный факт. Оказалось, что Таня Буланова коллекционирует бегемотов!

Анатолий Крупнов – Холодные дни («Postальбом» CD#1, 2000. Музыка и тексты Анатолия Крупнова, написана для нового альбома группы «Чёрный Обелиск»).

Анатолий Крупнов – бас-гитара, голос;
Дмитрий Варшавчик – гитара;
Сергей Воронов – гитара;
Александр Митрофанов – ударные, перкуссия.

Крупнов всегда был куда интереснее, выше и глубже жанров, которые играл. Если в нашем рок-н-ролле, не говоря уже о «тяжёлой музыке», был свой Высоцкий, то это был он.

Быть, а не существовать! Если быть, то быть лучшим! Крупнов всю жизнь стремился быть на шаг впереди всех, не останавливаться, не деградировать, а развиваться. Если ему становилось тесно в стилистических рамках, то он без тени сожаления отбрасывал их, как сбрасывает кожу змея, и двигался вперёд, к новой форме, под кожей чувствуя пульс новой, живой перспективы.

В патетичный театр а-ля «Dream Theater», с мистикой и готикой, мудрёно-разнообразными переходами от одной темы к другой, с пиротехникой, цепями и вращающимся черепом Толя наигрался в «Обелиске» образца 86-88 (см. пример – композиция «Неотвратимое» в исп. Маврин feat. Юрий Алексеев («Чёрный Обелиск»))

Три года верил, искренне проживал, «боролся со злом, демонстрируя его», но вскоре повзрослел и охладел к «театральному жанру».

Вслед за новой любовью к «Metallica», «Megadeth», «Anthrax» ему захотелось новых ощущений: пульса, ритма, напора, бешеной скорости, и амбициозный Толик, через волевое усилие набрав басовой техники и мощи, с группой SHAH довольно бодро исколесил пол-Европы и часть СССР.

Через пару лет изнурительного «Thrash-маршрута» Крупнов – басист- виртуоз, сыграв все «безумные ходики- хотелки», в полной мере удовлетворил свои амбиции и принялся скучать и пить пока…

…Пока идея возрождения «Чёрного Обелиска», перспектива свободы личного творчества и, конечно, игра барабанщика Сергея Комарова не дали Крупнову новый импульс к дальнейшему росту. Начав с привычного высокотехничного «мочилова» возрождение группы, Крупнов с самого старта принялся искать свой, новый, неповторимый стиль. Так родился «Ещё один день» – альбом прорыв. С ним Крупнов шагнул далеко вперёд.

Под жирный, упругий аккомпанемент, набитый под завязку синкопами и ритмическими сбивками, Крупнов запел озорно, дерзко и бодро. Не оставив ни капли от былой мистики и романтизма, без тени смущения Крупнов завернул в свою «озорную удаль» и «лихую злость» суровую окружающую действительность 90-х и холодный реализм бытия. Казалось, что всё найдено, у «Чёрного Обелиска» появился свой, неповторимый почерк, который можно бесконечно долго эксплуатировать. Но в отличие от остальных участников коллектива Крупнова достигнутый результат удовлетворял лишь короткое время.

Что соблазнило Крупнова после таких прорывов в драйве, структуре, ритме, после такого всплеска музыкального задора и огня? Что его привлекло?

Постараюсь предположить – Слово! Слово выступило на первый план и, потеснив музыку, стало главенствовать. Крупнов взрослел и всё больше стал проявлять себя не как автор текстов, а как поэт. В словах ожил его дух, творчество и интеллект. Следуя за смыслом слова, стала меняться интонация. Она становилась всё более исповедальной, предельно искренней, и потащила за собой музыку в «банальный» аккомпанемент, дающий тексту возможность раскрыться для слушателя. Драматургия текста ожила и принялась диктовать Крупнову его новые песни. Гениальное – просто, и Крупнов шагнул к простоте музыкальной формы – песенному мейнстриму.

«Я остаюсь» – эту нетленку Крупнов написал в 92-м и сделал с тяжёлым составом, но душа уже рвалась за текстом улететь в skа.

Помню, он курил, стоял со мной на трибунах «Зелёного театра» в ожидании смены на студии SNC. Шла запись альбомов «Стена» и «Я остаюсь». Крупнов не показывал вида, но чувствовалось, что он не особо доволен результатом записи. Я восторженно комментировал какой-то музыкальный пассаж, на что Толя, затянувшись, сказал, что только та песня хороша, если её любой мальчишка для своей девчонки захочет в подъезде на раздолбанной акустике спеть и сыграть, и не просто захочет сыграть, а сможет.

Наверное, простота такого рода сложнее всего. В 1993 году на студии SNC Толя предпринял первые попытки переаранжировать старые проверенные боевики. В песню «Серый святой» забрела партия клавиш от Рушана Аюпова, на припевы «Мы в пути» Крупнов притащил Гарика Сукачёва, в акустическую «Стену» вписал испанского гитариста. Шёл активный поиск новых красок, но старый материал был скроен слишком крепко и не поддался Толиному эксперименту по переплавке «тяжеляка» в рок-н-ролл.

Остальные музыканты «Обелиска» на студии SNC отыграли каждый своё: отточенное, старое и привычное и смотрели на метания своего лидера как на забавное чудачество.

Но Крупнов уже шёл к своему новому будущему, сбрасывая по дороге старую кожу. Он желал нового, более искреннего музыкального материала, и это чувство неудовлетворённости вылилось в его поездки к «ДДТ», в работу по созданию супергруппы «Неприкасаемые», а чуть позже в гастроли с кумирами юности – группой «Воскресение». Постепенно у Крупнова стала вызревать новая форма сценического высказывания, основанная на тексте, на простоте и универсальности музыкальной подачи.

Этот поиск нового у Крупнова начался ещё тогда, в 93-м, на SNC, при записи альбомов «Стена» и «Я остаюсь». Лидер уже не любил, как прежде, свой ставший для многих классикой тяжёлый материал, а начинал грезить другими смыслами, слишком далёкими от старого «Обелиска». Спустя два года Анатолий Крупнов смог окончательно завершить начавшуюся на SNC трансформацию стиля своей группы, сложив для себя новый пазл с помощью гитариста Дмитрия Варшавчика и барабанщика Александра Митрофанова.

1994 / Программа «А», запись с концерта на Красной Площади, посвящённого 25-летию «Машины времени». Супергруппа «НЕПРИКАСАЕМЫЕ» в своём лучшем составе:
Гарик Сукачев – вокал, акустическая гитара.
Сергей Воронов – гитара, губная гармоника, вокал
Анатолий Крупнов – бас-гитара, вокал.
Павел Кузин – барабаны.
Рушан Ауюпов – клавишные, баян, вокал.
Алексей Ермолин – саксофоны, вокал
Александр Казанков – этнические флейты, вокал.

Вспоминает Александр Юрасов:

«К началу нашего выступления обстановка сложилась довольно нервная. Помню, организаторы изменили порядок выступления участников, время их выхода на сцену. И хотя мы приехали заранее, когда оказалось, что группе «НЕПРИКАСАЕМЫЕ» необходимо ждать ещё пару часов своей очереди, все тут же расслабились и спокойно разошлись кто куда. Толик, в числе первых подарив Гарику шапку с марихуаной, забрал Алину и скрылся в толпе. Прошло всего минут двадцать, как нас вызывают на сцену. Началась настоящая паника. В поиске друг друга, инструментов и виноватых все тут же сошли с ума. Мобильных в те годы ещё не было, не было поблизости и Крупнова с Алиной, Воронова и, возможно, кого-то ещё. Нас объявляют, группу «НЕПРИКАСАЕМЫЕ» ждут на сцене, Красная площадь замерла в ожидании, полил дождь, и наступило отчаянье. Тут Игорь Иванович подзывает простодушного и босого Сашу Казанкова с его фольклорными дудочками (Саня их вырезал из борщевика, мастерил из бумажно-пластиковых отходов и прочего хлама), одетого в дикий наряд, с волосами под берестовым ободком и говорит: «Всё, Саня!…Давай, брат, выручай!… Сегодня твой бенефис». Как ни в чем не бывало Саня выходит на центр огромной сцены и, обращаясь к народу, наполнявшему Красную площадь, начинает сходу скоморошничать, шаманить, приплясывать, читать заклинания и мантры, свистеть в свои свирельки и травить байки. Бенефис получился минут на 20, по-моему, было здорово!…
За это время примчался взмыленный Крупнов, все подключились, и начался наш обычный концерт».

Александр Юрасов, Анатолий Крупнов и другие на студии Бизи-трекс во время записи демо 96+415 (рабочий момент /фрагмент):

С отметки 01’47:

ЧЕРНАЯ ПЯТНИЦА
А. Юрасов и Тутта Ларсен
С отметки 17’10:

С отметки 03’00 и далее:

С отметки 05’48:

С отметки 05’07: