Мария Хелминская (9 февраля) – первая жена Анатолия Крупнова. У них родились двое сыновей – Владимир («Боб», 1985) и Петр.
Отрывок из книги В. Марочкина «Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода» (Центрполиграф)
Воспоминания Марии Хелминской:
«…Мы познакомились 13 марта 1983 года в кафе «Марика» на Петровке, – вспоминала Маша Хелминская, жена Крупнова. – Там был общий сортир, и мальчиковый, и девчачий. В дверях клозета мы с ним и столкнулись. И замерли, в удивлении глядя друг на друга. То есть сразу возникла какая-то связь. И в тот же вечер он сказал, что… ему 24 года, что он женат, что у него есть ребёнок, что жена выгнала его из дома и ему некуда деться. Я сказала: ради бога, ты можешь у меня переночевать. Покинув это заведение, мы долго гуляли по Рождественке, где старый монастырь, заходили в какие-то хорошие дворики, трепались, пока не доплелись пешком до Солянки, дом 1/2, где я жила.
Он был явно разочарован, что не было никакого секса, но утром, когда я сделала завтрак – яйца всмятку, бутерброд с сыром и кофе, он сказал:
– Я хочу такую жену!
Ну и стал ухаживать. Это продолжалось месяца два, пока я не определилась в своих чувствах… Хотя всё было понятно с самого начала. Я знала, что это – моё, что это – судьба.
Он очень смешно за мной ухаживал. Телеграммы всякие присылал с любовными текстами. Около моего окна была пожарная лестница, так он по ней взбирался с букетом тюльпанов, срезанных прямо с клумбы!
Мы с ним много ходили-бродили по центру, обошли всё Бульварное кольцо, Арбат и все переулки вокруг, спускались до реки, а оттуда шли к Кропоткинской или в Замоскворечье. Я очень радостно открывала ему центр, потому что, когда мы с ним познакомились, он совсем не ориентировался внутри Садового кольца. Он знал, конечно, какие-то ключевые места типа Красной площади, но переулки не знал. И я его таскала повсюду, показывая все задворки. Там было исхожено всё!
Каждую ночь мы ходили есть в пельменную, которая располагалась сбоку от Политехнического музея. Она работала всю ночь, потому что там «заправлялись» таксисты.
И были у нас три точки, в которых мы пили кофе: «Чайная» на площади Ногина, в которой собирались разные хиппари (там сейчас какой-то ресторан), кафе «Турист» на улице Кирова и «Джалторанг» на Чистых прудах. Вот такой кружок мы делали по Москве.
«Турист» – это было такое место, где собиралась масса всякого интересного народа, но всё же весь ритуал там связан прежде всего с кофе, а не с тусовкой, поэтому основное общение происходило на «Чистяках», где постоянно сидели какие-то компашки. Там мы познакомились с Ипатием, который пел под гитарку песенки собственного сочинения. Крупнов с ним даже отыграл два концерта, помогая ему! Позже Ипатий уехал в Данию, где женился и завёл детей…
Крупнов, конечно, был изумлён, когда попал в нашу коммуналку, потому что до этого он общался в основном с одноклассниками и парнишками-однокурсниками из МАДИ. А у меня была совершенно другая тусовка: мальчики из литературного института и с философского факультета Московского университета, разные художники. Крупнову это было очень интересно, и он завис у меня, проникшись атмосферой Солянки, раздолбайски богемной и ещё непонятной для него. Он слушал разговоры, первое время не принимая в них участия, просто впитывая новые впечатления.
А моих знакомых он изумлял игрой на гитаре. Он пел под гитару песни «Воскресения», «Машины Времени», но больше всего любил исполнять композицию «А может быть, ворона…» из мультика о пластилиновой вороне. У него уже тогда был имидж мальчика – души компании.
Для меня он открыл всякий тяжеляк. Причём мне тогда нравились итальянцы, я слушала Высоцкого и классику, а Крупнов, конечно, внедрил в дом «Deep Purple», «Rainbow», «Led Zeppelin». Тяжеляк меня поначалу раздражал, но прежде всего потому, что Крупнов стирал мои кассеты с итальянцами, причём совершенно цинично, не моргнув глазом, и записывал туда всё, что ему хотелось. Но поскольку я его безумно любила, то решила относиться к этому философски: «Ну, стёр – и хрен с ней! Ему же для дела надо!»
Раньше музыка для меня служила исключительно фоном, я не втыкалась в неё. А он научил меня её слушать. Он включал кассету и начинал рассказывать, как сделаны партии баса или ударных. Он расчленял музыку, а потом соединял всё обратно.
Он ставил какую-нибудь песню и спрашивал:
– Скажи, что ты чувствуешь?
Я отвечала – и он ставил следующую вещь.
А ещё он любил Боба Марли. Но настоящее открытие, которое он для меня сделал, – это «Creedence Clearwater Revival», на котором я ужасно зависла, так мне это понравилось.
Мы познакомились в марте, потом я съездила в Одессу, и, когда вернулась, он переехал к нам, потому что у нас ему, конечно, было комфортнее, ведь там, на ВДНХ, у него даже комнаты своей не было. Там всегда был культ Наташки, потому что ждали девочку, и ей даже было приготовлено имя. А тут вдруг – бац! – Анатолий Германович вылезает! Все были изумлены, а имя переделали с «Наталья» на «Анатолий». Но их мамка сразу же забеременела снова и уже родила Наташку. Они погодки.
Но, может, это и правильно, что ставка была сделана на Наташку, потому что Крупнов с четырнадцати лет начал чудить, вёл достаточно активный образ жизни и уже начал побухивать. Он зацепил поколение «портвешистов». То есть «портвешок» там был вовсю. Эвелина Петровна пыталась с этим бороться силовыми методами, но у неё ничего не получилось, потому что переубедить Толю было нереально.
– Уж если я чего решу, – говорил он, – то обязательно этого добьюсь!
А я росла в неполной семье, и у меня было много свободы, поэтому отношения, которые существовали у меня дома, конечно, его изумили»…
«Первый раз моя мама увидела Тольку на улице. Мы брели по Солянке холодным мартовским утром и нос к носу с ней столкнулись, Крупнов был в растянутом белом свитере с оленями и широкополой шляпе. Мама была в изумлении, ну всё же 83 год… Вечером она спросила меня, что это было, и мгновенный ответ «ты что, не видишь, он похож на Челентано» не предполагал никакого диалога на эту тему, мама махнула рукой»…
«Артистизм у Крупнова был просто в крови, в самой натуре человека. В нём было очень многое, и сыграть он мог всё что угодно – и рок-н-ролл, и поп-музыку, и металл – и сделать это качественно и профессионально. И при этом не делать, в принципе, каких-то сильных разграничений в стилях и упираться рогом только в один стиль – нет. Ему нравилась самая разная музыка, и в каждой он находил какие-то свои кайфы. Он не был только «металлическим» человеком.
Кстати, вопреки бытующему мнению, никогда у Толика не было корней в Высоцком и Челентано – это мои корни. [смеется] Его корни – это негры и рок-н-ролл. И это было у него изначально. Помню, когда мы с ним только начали встречаться, у меня было много кассет с итальянцами (всё это любовно мной собиралось, начиная с итальянцев 50-х и т. п.) и… всё это было Крупновым цинично затёрто, а туда были записаны Джерри Ли Льюис (Jerry Lee Lewis), Литтл Ричард (Little Richard), Элвис Пресли (Elvis Presley) и прочее. [ смеется ] Помимо кучи рок-н-ролла он слушал также «Led Zeppelin», «Pink Floyd», «Creedence Clearwater Revival», «Nazaret», «Queen»»… (из интервью Марии Крупновой Сергею Хлебникову и интернет ресурсу BassBoomBang – SHAH «25 лет альбому Beware», интервью-история группы)
Мы поженились 24 марта 1984 года, в день его рождения. Расписывались в ЗАГСе вэдээнховского района: это такой старенький особнячок, стоявший в начале Проспекта Мира. Свидетелями были моя школьная приятельница Наташка Козлова и Лёша Новичков*, Толиков приятель, который играл на барабанах в каком-то военном оркестре.
На мне был очень строгий прикид: чёрная юбка и белая блузка – и никаких свадебных прибамбасов.
Быстренько расписавшись, это было утром, мы вместе со свидетелями пошли по… пивнякам. Эта идея пришла в голову Анатолия Германовича.
– А не попить ли нам теперь пивка? – сказал он.
Погода была противная, сырая и гадкая. Ну а какая ещё погода может быть в конце марта? И пивнячки были самые что ни на есть настоящие, то есть отстойные!
Первый пивняк, куда нас повёл Крупнов, находился недалеко от Цветного бульвара. Мы перешли на другую сторону Колхозной площади и пошли по Сретенке. Потом наш маршрут пролегал через Покровку, на которой было невероятное количество пивняков. И только потом мы, красивые и нарядные, отправились домой, где нас ждали гости»…
*известно, что Алексей Новичков подарил Крупнову первую настоящую бас-гитару «Музима», чем, по всей видимости, определил будущее своего друга.
…«Крупа был человек ночной. Мы ночи напролёт на Солянке пили кофе и рубились в преферанс. Играл он бесконечно азартно и темпераментно. Игра его всё время настолько заводила, будто он каждый раз проигрывал последнее!»
««В драке самое важное – умение быстро бегать» (А.Крупнов). Но в каких-то стрёмных ситуациях (алчущие рокерской крови любера после концерта) вполне мог защитить себя и близких не только словом… Вспомнила эпизод: у нас был друг Дима К., интеллигентнейший, добрейший и весёлый чувак… Они с Толькой должны были встретиться на Ноге, в переходе. И, выйдя из метро, Толя видит сидящего на корточках Димку, шарящего руками по мрамору в поисках очков, и нависшего над ним ржущего гоблина… У Тольки «планка упала», как он потом говорил. Вышел из боя, конечно, победителем и вместе с Димой К. отправился снимать стресс в пивняк на Покровке»…
***
… В 1985 году у них с Машей родился сын Владимир (дома его прозвали «Боб», это имя возникало в результате прочтения на иностранный манер первых букв уменьшительно-ласкательного имени Вовка). Надо сказать, что эти две ипостаси – любящий отец и лидер продвинутого рок-коллектива,- создавали истинную сущность Крупнова.
«Когда я забеременела, то страшно испугалась, – вспоминает Маша. – «Боже мой! – думала я тогда. – Это ж надо рожать! Это же больно! Мама! Я не хочу! Я ещё так молода! Мне ещё только 22 года!» И я решила сделать аборт. Мама была тогда в Алжире, и оттуда она написала письмо: «Не смей этого делать, надо оставлять ребёнка!» А Мэри, моя бабка, ходила и кричала: «Она хочет убить моего внучика!» Почему-то все были настроены на мальчика.
А Крупнов… Однажды вечером я поставила его перед фактом, сказав, что хочу делать аборт и что уже договорилась с врачом.
– Да, пожалуйста! – сказал он и ушёл в ванную.
Час его нет, два нет, тогда, почуяв неладное, я стала ломиться в дверь. Молчание было мне ответом. Я позвала соседа из верхней квартиры, и он взломал дверь. Мы вбежали в ванную: а Анатолий Германович там себе вены порезал…
Когда Крупнова откачали, его первые слова были такими:
– Ты меня не любишь! Ты не хочешь от меня детей!
И тогда я поняла, что мне, наверное, придётся родить. Если так все настроены, то я, пожалуй, рожу. Так что «Боб», конечно, своим рождением обязан своему папе дважды.
Едва я родила, то попала в больницу с воспалением, а он две недели самостоятельно выхаживал Боба. В двадцать лет он столкнулся с тем, что надо бегать на молочную кухню, надо пеленать, надо то, надо сё – и он прекрасно со всем этим справился.
Когда приходили какие-то наши знакомые девки, он их к ребёнку даже не подпускал:
– Я сам все знаю, я сам всё умею! Не надо его трогать!
Они, конечно, были в восторге от него! А когда я выписалась из больницы, он мне показывал, как надо пеленать Боба,- он уже всё умел».
