Андрей Орлис – поэт, автор романа в стихах «Поэма Нового Времени». Текст и аудиокнига были опубликованы как приложение к 65 номеру журнала «Esquire».
Нечаянная встреча в разорванной судьбе». Отрывки из воспоминаний (2015).
Последняя наша встреча с Толиком была в студии звукозаписи. Студия была отличная, дорогая, в ней записывались тогдашние звезды и, наверное, Толик позвал нас туда, чтобы показать свой уровень и обозначить свои новые амбиции. Я к тому времени стал торговцем металлоломом и чуть ли не гангстером и, как ни пытался быть собой прежним, какой-то металл вылезал в жестах и словах, создавая ощущения странного диссонанса. В моем отношении к жизни появились агрессия и упертость, постоянные стресс и риск рождали внутреннее напряжение в словах и жестах. Толик несколько насторожился, начал важничать и колотить понты. Но за его солидной манерой прятался, как мне показалось, какой-то страх, какое-то скрытое отчаяние. Чем больше я распинался про успех, который его ждет, про рекордные продажи дисков, про мое знакомство с ближайшим другом и подельником Айзеншписа и т.д., тем больше Толик сникал, ему, думаю, хотелось говорить совсем о другом. Об этом кричала Луна, вытатуированная на его груди, она будто начала светиться мертвым светом, озаряя лицо Толика и высвечивая его усталость и пошатнувшееся здоровье.
Любой допинг, который мы принимаем, будь то алкоголь или что посерьезнее, ничего нам не дает, а лишь быстрее сжигает наши собственные силы. Я это рано понял, потому что не обладал бычьим здоровьем, зато имел терпение и наблюдательность.
Я тогда ушел от Толика в странных чувствах. Ругал его за церемонность и отсутствие энергии и решительности, за непонятность и размытость его творческих замыслов, за какой-то кисляк в словах и манерах.
Совсем скоро после этой встречи я узнал, что Толик умер.
Я поехал в церковь на отпевание и похороны. На гроб старался не смотреть. Мне не хотелось видеть Толика мертвым. Лучше я запомню его живым, с гитарой и голым торсом, с его развевающейся в такт музыке шевелюрой. А особенно запомню те редкие минуты, когда он улыбался – и в его взгляде отражалось его сердце, полное любви к миру и людям…
***
Он навсегда остался в моей памяти здоровым, косматым и даже несколько кошмарным мужиком с черной длинной шевелюрой и пронзительными грустными глазами, в которых застыло выражение мучительной, но вдохновенной неудовлетворенности, грустной констатации факта, что живем и творим не так, как задумано и положено. Не знаю как по уровню музыкальной мысли и виртуозности исполнения, но по трагичности образа, по вырванности из общего контекста бытия и, как модно говорить, экзистенциальности своей скрытой драмы, Толик был немного похож на молодого Паганини в постиндустриальную эпоху. Поэтому, когда во время незапланированных посиделок в гримерной с пивом и портвейном выяснилось, что он учился в муз. училище по классу «скрипка», я ничуть не удивился. Бас-гитара больше подходила ему по габаритам, но скрипка конечно вернее отражала духовный мир… Наивно раскрыв свое скрипаческое прошлое, Толик получил шквал пьяных вопросов – «Ну и как ты с этой скрипАчкой ходил? Друзья-то не прикалывались?»
Толик сразу ответил: «Быстро ходил, опаздывал все время… Вот бегу я раз со скрипочкой, время поджимает, скрипочку под пальтишко черное прячу, залетаю в подземный переход, а там лестница обледенела, и я как загремел по этой лестнице со скрипочкой в обнимку! Внизу очухался. Лоб разбит, но скрипочка цела, а в голове играют гаммы…»
Даже не знаю, почему мы так ржали над этой историей, и до сих пор смешно. Наверное, все дело в подсознательном аллегорическом восприятии действительности. Это было низвержение в тартарары «тяжелого рока» с вершин высокой классики, сопровождаемое шишками на лбу и гаммами в душе.
***
Как-то я пришел в магазин, где работал Толик. Откровенно говоря, не за каким-то «гревом», а просто пообщаться. Собралась небольшая компания. Оказалось, что в магазин завезли сгущенку, грузчики свистнули несколько ящиков, и один из них Толик раздавал друзьям. Естественно, у друзей нашлась водка и пошла пьянка. Закусывали сгущенкой.
Были в компании и дамы, поэтому общение было нервным. Каждый стремился «выпендриться», один я сидел в стороне и молча переваривал водку со сгущенкой, которая ударила мне по голове, как кувалда. Уж не знаю, кто первый начал тему, но прозвучало, что никто не сможет выпить бутылку водки и простоять пять минут на голове. К моему изумлению Толик сказал, что ему точно не слабо и он сейчас это легко проделает. Никакого «гусарства» я за ним раньше не замечал и поэтому даже пытался отговаривать, испугавшись за его здоровье. Но Толик, раскрутив, «засосал» бутылку водки, встал на голову и простоял так по часам 5 минут. Зачем он это сделал, я до сих пор не понимаю. Может быть, таким образом классические гаммы в его голове переплавлялись в рифы «тяжелого металла»? Так или иначе, я отметил про себя отменное здоровье музыканта и, сложив в небольшой рюкзак несколько банок сгущенки, пошел восвояси. Я тогда часто ходил с небольшим рюкзаком и даже приехал с ним один раз на «стрелку» с люберами. На что один из лучших бойцов в нашей компании, бывший сержант морской пехоты, философски заметил: «Ну вот, с рюкзаком за 3,14-здюлями …»
Посмеявшись от души, в следующий раз я оставил рюкзак дома.
Всякие драки и стычки были тогда обычным делом, и редко какой большой концерт или «тусовка» на дискотеке проходили без эксцессов.
Толик был крепким и здоровым парнем, но я не видел его в «гуще событий». Был один случай в ДК Горбунова, когда он бежал со всей толпой драться, но тогда приехала куча милиции, и драка не состоялась.
Думаю, что физическое насилие было ему глубоко противно, и я даже слышал историю, как он не дал сдачи своему приятелю, когда тот напился и попер на него с кулаками. Просто безропотно снес несколько ударов, пока того не оттащили, хотя Толик был и сильнее, и трезвее.
Возможно, эта его врожденная мягкость и человечность, пусть и заключенная в несколько квазимодскую оболочку, обеспечивала устойчивый интерес со стороны определенной части женского пола. Поклонницам Толяна, видимо, нужен был брутал и знаменитость, но который точно не обидит. И Толик был редким сочетанием этих качеств. Возможно, эти поклонницы были немного простоваты, зато искренни в своих притязаниях.
***
В 1986 году группа «Черный Обелиск», в которой Толик был бесспорным лидером, набирала обороты и иногда выдавала качественный звук.
Я с друзьями ходил на рок-концерты, которые мы штурмовали даже через крышу, запасаясь адреналином на все время шоу, и вскоре пришли к пониманию, что нужно иметь какое-то «свое место», и учредили клуб «Витязь» в ДК им Горького. ДК этот был богатый – два зала, аппаратура для репетиций, небольшое помещение для офиса, – и жизнь закипела. Я как человек, тяготеющий к организации и разумному компромиссу, общался с администрацией и занимался проведением и подготовкой различных концертов и тусовок, что мне очень нравилось.
Следующая встреча с Толиком была, можно сказать, «по делу» – в клубе «Витязь» состоялся концерт «Черного Обелиска» в рамках небольшого фестиваля тяжелой музыки. Выступал еще «Э.С.Т.». Остальных не помню. На концерт приехали американские журналисты. В общем я крутился, как белка в колесе, и был похож на полупомешанного, т.к процесс «кручения» мне очень нравился. Толик отнесся к выступлению серьезно (все- таки иностранные гости) и ругался, что мало мониторов, и мы с ним притащили еще один из другого зала. Надо сказать, что Толик никогда не «звездил» и не задавался, по крайней мере, в общении со мной и моими друзьями, и это, разумеется, шло ему только в плюс. Отыграл «Обелиск» хорошо и уступил сцену «ЭСТ». В перерыве американцы накачивались в баре дагестанским коньяком (кстати, хвалили качество напитка), и мне пришлось загонять их слушать следующую группу. Отправив их в зал, я раз вернулся и увидел грустные глаза Толика и небольшую группу поддержки вместе с ним. Один товарищ из группы поддержки задал сакраментальный вопрос: «А деньги?» У меня так и отвисла челюсть. Про деньги я тогда думал крайне мало и даже эти малые мысли считал чем-то презренным и недостойным настоящего анархиста. Но до меня быстро дошло: то, что для меня интересная жизнь, для кого-то работа и средство к существованию. Взяв фото «Черного Обелиска», сделанное в стиле «андеграунд» (фото я показывал журналистам), я пошел к администрации ДК. Зам. директора ДК мой вопрос о деньгах застал врасплох. Видимо, он думал, что у нас все концерты будут бесплатными и мы должны быть счастливы, что нам вообще их разрешают. Зам. директора начал мямлить, что билетов почти не продали (что было неправдой), а пришли одни кошмарные панки и металлисты по списку приглашенных и сейчас разнесут зал в клочья, и еще убыток будет… «Посмотрите на фото!» – сказал я, тыча пальцем в Толика, это же пра-пра-правнук Паганини! Да, да, настоящий! Надо что-то заплатить! В зале журналисты американцы! Международный скандал! Директор плюхнулся на стул, открыл ящик и достал что-то вроде 70 рублей, которые я отдал Толику. Группа поддержки смотрела на меня с ненавистью, видимо, думали, что я половину гонорара забрал себе. Но Толик так не думал, взял коньяка рублей на пять, мы его выпили, отметили концерт. После этого я отправился слушать Э.С.Т., а ребята пошли «паковаться», встретиться снова мы решили в кафе.
Когда Э.С.Т. отыграл, я с журналистами пришел в кафе, но нашел там только двух музыкантов «Черного Обелиска», и среди них не было Толика. Свалил! Почему он так сделал? То ли ему было неудобно, что пришлось «выколачивать» деньги, может быть, в ущерб остальным выступающим, то ли просто не хотел давать интервью по какой-то причине. Не знаю точно, но склоняюсь к первому варианту.
Журналисты хвалили и «Черный Обелиск», и «Э.С.Т.». У ЭСТа отметили харизму и стиль, а у «Черного Обелиска» – музыкальную мысль, сказали, что у группы большой потенциал. Раскрылся ли он до конца, мне трудно сказать и сейчас…
***
Он был одним из тех редких людей, с которыми можно было интересно общаться практически без слов, на каком-то телепатическом уровне.
Ярким примером такого общения была свадьба моего друга, он женился на иностранной журналистке, и мы с Толиком были в числе приглашенных. В закрытом ресторане на окраине Москвы было устроено буйное веселье с выступлением групп «Крематорий» и «Чудо-Юдо».
Я сидел за столом с группой «Обломофф» и тусовкой Гарика «Асса». Компания была в высшей степени развеселая, мы орали и плясали, наполняли бокалы выпивкой, коей было море. И вдруг в этом бушующем море праздника я увидел Толика: он сидел на ковре, на полу, в темном углу залы, наискосок от сцены. Сидел, не ел, не пил, а молча созерцал. Недолго думая, я налил до краев два бокала и пошел угостить аскета. Сел рядом… Мы молча выпили, посозерцали…
Через некоторое время я вернулся за стол, потом побесился в танце, налил фужеры, вернулся к Толику и прочитал вместо тоста:
Не пил с такою радостью я горького вина,
Пока печали бед я не узнал сполна,
И хлеб в соль не макал, пока не насыщался
Я сердцем собственным, сожженным дочерна!
Толик, не моргнув глазом, ответил стихом Бодлера. Я в ответ – Рэмбо…
Потом заиграла группа Чудо-Юдо, и я отправился беситься дальше…
Но после 3 песен была пауза – сгорел микрофон, и мы с Толиком продолжили общение стихами и распивание напитков.
Но микрофон починили, опять заиграла музыка, я опять бросился в бешеный пляс и выдавал такие коленца, что оторвал подметку от сапога. Это событие отметили с хохотом и звоном бокалов. Я повернулся в сторону Толика с намерением пригласить его в конце концов за стол, но увидел, что он исчез. Ушел по-английски, как настоящий философ. Ушел, даже подметки не оторвал – подумалось мне тогда.
Надо сказать, что Толик был прекрасно образован, знал море стихов наизусть, с удовольствием поддерживал беседу о заблуждениях Шопенгауэра и императивах Канта. Жаль, что эти беседы были и редкими, и короткими, жизненный сумбур часто разделяет людей, не давая им даже толком поговорить…
